Кино и время

В советские времена кино было инструментом пропаганды. Во времена СССР в идеологии творчества лежал социалистический реализм, и всякие отступления от генеральной линии не поощрялись.   Роль продюсера исполняло государство, а с ним не поспоришь. Государственная идеология определяла тематику, бюджет, прокатную политику и фестивальную судьбу кинокартин. Это была Система, а потом… В 1991 году грянула реформа. Грянула, как в звуковой системе «Dolby Surround».  Неожиданно, гулко и протяжно, чтоб все вздрогнули. И все вздрогнули. Вся страна. Потом эхом по всей планете. Услышал народ и побежал в разные стороны. Кто за границу, кто в кооператоры, а кто-то снимать кино.   Эхом гремели в умах гневные выкрики с 5-го Съезда кинематографистов, который «разоблачил», «искоренил» и «освободил». Как кузни накалились монтажные на студиях, выпаривая из еще сырых негативов, кооперативные деньги.  Щелкали ножницы, летели в стороны куски целлулоида и рождалось, склеенное липкими кусками скотча: «новое русское…», «великое российское…», а главное «свободное…» кино.  Свободное от всего: цензуры, студийного контроля, старой идеологии и … профессионализма. Были, конечно, и настоящие Откровения, но это у Мастеров. Их были единицы из тысяч фильмов, собранными монтажными страны за эти славные годы. Тогда по производству мы обогнали Индию и очень этим гордились.  Кино снимали все «кому не лень». В режиссеры шли ассистенты и каскадеры, бывшие осветители становились директорами картин. Жены, любовницы и дочери «новых русских» снимались в главных ролях фильмов, финансированных их мужьями, любовниками и отцами. Система проката превратилась в «чесальный» комбинат.  Расхватав с копировальных фабрик, еще влажные копии картин, разъезжались по стране лже-кинематографисты.  Крутилось по всей стране «кооперативное» кино. В заплеванных ведомственных клубах и дряхлеющих кинотеатрах.  Зрителей заманивали заезжими «киношниками», которые перед сеансом рассказывали небылицы и анекдоты.  Летела на пол шелуха семечек, катились пустые бутылки, гасились о кресла окурки. Страна смотрела на свою новую нравственность, светившуюся размытым цветным пятном, на сероватой от пыли поверхности экрана.   Того самого, на котором еще недавно летел в крылатой бурке «Чапаев», в вальсе берез валился на землю Борис смотреть как «Летят журавли», щурился на «Белое солнце пустыни» товарищ Сухов, и брел, согнувшись от душевной ноши «Андрей Рублев». Было, все это было. Сам видел.  Совсем недавно…  Умирало старое государство, превращались в автосалоны кинотеатры, новые чужие герои что-то кричали зрителю с маленьких выпуклых телеэкранов в «гнусавом» переводе легендарного Володарского. Умирало советское кино, но русское кино выжило и ушло в подполье. Долгое и глубокое, как у Кустурицы. Потом оно вернулось, но уже другим.